потрясающе. Очень атмосферно - Дин именно такой как я его представляю - не склонный к рефлексии, но чувствующий и помнящий, не любящий быть зависимым.
про жнеца эпизод особенно удался своей каноничностью, имхо.

.molnija. благодарю) Особенно вот за это:
Дин именно такой как я его представляю - не склонный к рефлексии, но чувствующий и помнящий, не любящий быть зависимым.

потрясающе, меня аж до дрожи пробрало. очень сильно написано. я просто в шоке и восхищении

Ну и замутил же автор....Браво!!!!

Окончание
Огонь… Дым….
В предрождественские дни в этих словах нет ничего угрожающего. Огонь – это колеблющийся над свечами аромат ванили и корицы и мягкие зыбкие отсветы языков пламени, лижущих стенки камина. Дым – сизые шлейфы петард и фейерверков, запускаемых нетерпеливой ребятнёй и степенные неторопливые облачка над каминными трубами.
Но молодой человек, сидящий на диване в гостиной родительского дома и без особого интереса листающий книгу, думает, конечно, не о свечах и петардах.
Он думает о том, как в доме тихо. Для того чтобы он ожил, не хватает присутствия одного человека – и все словно замерло в ожидании.
Слышно только, как на кухне негромко напевает мама – брат любит мамино печенье, и уж раз Рождество, и невероятно занятой летчик-испытатель в кои-то веки сумел выкроить время навестить семью именно в праздник – на столе будет втрое больше вкусненького.
Отец, как обычно, поворчав на парня для порядка, спустился в мастерскую. Наверняка, готовится продемонстрировать брату все усовершенствования для движка его любимой старенькой Шевви. Это хорошо – по крайней мере, отвлечёт отца от бесконечных мозгопромывательных бесед. Зачем зудеть о том, что кто-то должен вернуться к учебе и получить серьезную специальность, ибо фиглярство – не есть путь настоящего мужчины, когда можно обсуждать фигуры высшего пилотажа, и то, как виртуозно сажает многотонную «птичку» даже при отказе одного из двигателей сын, оправдавший надежды?…
Нет, молодой человек не ревнует родителей к брату, хотя может показаться и так. Брат все-таки понимает, насколько ему самому повезло в том, что его мечта удовлетворяет представлениям отца о достойном будущем, и ему нет нужды бунтовать. И пусть иногда крутой пилот и ухмыляется снисходительно – он признаёт за ним полное право мечтать даже о клоунском трико…
В эту минуту на подъездной дорожке у дома раздаются три торопливо догоняющих друг друга гудка, и молодой человек с абсолютно несолидным для своего возраста радостным криком: «Мам, он приехал!» мчится открывать дверь. Это как-то смешно, пасторально, сопливо, как в дамском романе, но у старинной рогатой вешалки ему приходится притормозить, чтобы пропустить вперёд Мэри, спешащую расцеловать сына и сообщить всем, что он похудел, но ему это очень идёт, а потом и Джона, которому жизненно необходимо ритуальное похлопывание по спине и минута одобрительного гудения.
- Ну, привет, - наконец хитро щурится брат, протягивая руку, и заполучив ладонь для рукопожатия, порывисто притягивает к себе, притискивая к блестящему крылатыми нашивками кителю.
- Пижон, - хмыкает Сэм, но его физиономия сама собой расплывается в улыбке. – Нарочно в форме, чтоб соседские девчонки штабелями на газоне сложились?
- Сучонок, - фыркает Дин. – Грим возле уха сотри.
И Кастиэль, присутствующий тут незримо, видит, как зелёные глаза того, кто никогда не станет Спасителем, озорно блестят из-под лакового козырька фуражки.
Он не знает, в какой момент Отец всё переиграл… просто мало помнит. Почти ничего. Только что перед ним было поле, огонь, дым, трупы, взрывы.
Только что Дин матерился, помогая подняться упавшему Сэму.
Только что Кастиэль почувствовал, как на одном из верхних планов реальности накаляется воздух, и ринулся туда - вперед и вверх, закрыть, заслонить…
Только что обволок всё тело испепеляющий жар, и разорвал воздух отчаянный крик… Дина или его собственный?...
Спаситель, может, и выжил бы после такого удара. Дин – нет. Его сущность сгорела бы без остатка…
Только что…
И вот уже он смотрит на Дина, сидящего за штурвалом – собранного и сосредоточенного, отрывисто бросающего в микрофон наушников сухой набор кодовых фраз и цифр, и знает – задача перед его подопечным сложная. Полет с предельной нагрузкой – проверка на вшивость для недавно перестроенного конструкторами узла… Дин не потерял ни одного самолета за эти годы – сажал невредимыми даже тогда, когда это казалось невероятным, и многие его друзья часто говорят о том, насколько хорош у Дина ангел-хранитель.
«Да-а!» - смеётся Дин. – «Видно, любит меня, чертяка...»
Вот так же он смеётся и сейчас, сидя за столом с родными, светло, радостно, и в его глазах, так похожих на глаза матери - с такими же солнечными лучиками, разбегающимися из уголков от улыбки – нет даже отблеска глубоко спрятанной боли. Может, мелькает иногда легкая тень беспокойства, когда он почти неосознанно касается нагрудного кармана, в котором лежит сложенный вдвое конверт с официальной печатью… но это совсем другое, не сравнить. Единственное, что в Дине осталось болезненного – эта тяга, словно кто-то зовёт его в небо, всё выше и выше. Неслышный зов крови, который нашёптывает ему, что мир не так прост, что есть что-то еще, что звёзды за стеклом иллюминатора прекрасны, словно глаза ангелов…
Дин больше не боится летать…
"Быть может, ты просто хочешь оказаться поближе к Отцу?" - размышляет Кастиэль, разворачивая то самое письмо и всматриваясь в сухие официальные строчки, за которыми скрыта мечта Дина, которому можно просто мечтать, которому не нужно спасать этот мир. Ангел улыбается и убирает письмо обратно. И этого не бойся, Дин…
Погрузившись в омывающую его невидимую сущность дымку семейного тепла, Кастиэль как-то упускает момент, когда неторопливо журчащий разговор поворачивает к самой важной для Дина теме. Но это не страшно – его помощь не нужна человеку… У Дина все хорошо…
- Я получил ответ, - смущённо говорит Дин, нервно теребя в руках чайную ложечку. – Перед самым отъездом. Еще не прочёл. Просто было как-то… Не хотелось на бегу.
- Не переживай, сын, - отец серьезно смотрит на Дина, словно пытаясь отстранённо оценить то, что он видит в сидящем напротив него молодом мужчине. – Если НАСА действительно нужны хорошие летчики – в этом письме не будет отказа.
Кастиэль чувствует, что Джон изо всех сил пытается скрыть страх за сына, рвущегося преодолеть само земное притяжение, и наверное, был бы даже рад, если бы ему отказали… но он ни за что в этом не признается, потому что это чёртова мечта Дина...
Мэри с ободряющей улыбкой касается запястья сына – она просто верит, что её мальчик лучший, что он добьётся всего, чего хочет. Может, не в этот раз, а еще через два года, все–таки из нескольких тысяч пилотов отберут всего двадцать… Через два, через четыре – но рано или поздно Дин будет пилотировать шаттл, потому что больше всего на свете этого хочет.
А Сэм подкрадывается к брату сзади и ловким движением выхватывает из кармана белой форменной рубашки тонкий конверт.
- Раз ты сам дрейфишь – я посмотрю!
- Сэмми! – рычит Дин, с грохотом отталкивая стул и бросаясь в погоню. - Богом клянусь, Рональд Макдональд твоему носу завидовать будет, если ты сейчас же…
Сэм хохочет, размахивая письмом, и выбегает из столовой. Дин пулей вылетает следом, наглядно демонстрируя, что, по крайней мере, его физическая форма вполне достойна потенциального астронавта.
- Двадцать восемь и тридцать два?… - ухмыляется Джон.
- Восемь и двенадцать, - отзывается Мэри, прислушиваясь к доносящемуся до столовой смеху и топоту. – В Рождество не грех немножко побыть детьми…
В этот момент раздается торжествующий вопль Дина, очевидно, завладевшего-таки письмом, и Кастиэль спешит к своему подопечному, чтобы успеть увидеть его сияющее лицо, и то, как он от полноты чувств снова и снова то стискивает младшего брата в объятиях, то тычет ему в бок кулаком.
Кастиэлем овладевает непонятное чувство, непреодолимое желание стать видимым, шагнуть к Дину, прикоснуться к его плечу – остался ли на нём след ожога? – поймать взгляд человека, пересчитать солнечные пятнышки на носу и щеках… и все-таки ласково взъерошить ладонью короткие волосы, точно так же, как это сейчас сделает отец.
Потому что этот Дин кажется ему младше, невинней, и Кастиэля с одной стороны пронизывает ощущение счастья, но с другой…
Что-то внутри его кричит, предупреждая, напоминая, требуя обратить внимание, прислушаться к себе, к Дину…
К своему Дину.
К Дину, который остался беззащитным.
К Дину, который снова и снова возносит отчаянный пронзительный крик к подёрнутым мглою небесам, и в этом крике сливаются ярость и боль потери.

Огонь… Дым…
Ад.
Грохочущая удушливая бездна, заполненная стенаниями и зубовным скрежетом.
Место, где кровавые реки – отнюдь не метафора, где запах серы такой густой, что его можно ощутить осязанием, а жар оглушает, подобно грохоту. Место, где меняются местами все чувства, где огромные пространства навевают приступы клаустрофобии, и где среди миллиардов терзаемых душ Кастиэль должен был найти одну-единственную…
Поначалу дело казалось не таким уж сложным – лишь немногая часть демонов способна противостоять ослепительному свету ангела. Не столь высоко всегда ценили нечестивые дети Люцифера души грешников, чтобы рисковать из-за одной из них полным развоплощением, да и не столь часто спускались ангелы в преисподнюю, ведь неизмеримо реже, чем зарождается безупречной красоты жемчужина в океанских глубинах, оказывается ввергнутой в геенну огненную душа, не затронутая тленом порока.
Бледными искрами в бескрайней мгле и смраде преисподней сияют такие души, но быстро меркнут, ибо дело чести всех адских тварей – если можно говорить о чести, когда дело касается демонов – втоптать в грязь всё светлое, смутить, заставить отречься от света, толкнуть к предательству.
Поэтому едва затих последний вопль человека, отдавшего жизнь и бессмертную душу свою за возвращение к жизни любимого брата, весь гарнизон Кастиэля был отправлен к адским вратам.
Первый раз с начала времён на спасение одной души были брошены такие великие силы. Многие братья Кастиэля, как и он сам, недоумевали – к чему целая армия там, где обычно хватало единого воина?..
Только столкнувшись с сопротивлением тысяч демонов, вставших стеной за вратами, ангелы получили откровение, что гласило: «Муж сей был избран Отцом небесным для великих свершений», и стало ясно, что у ада насчёт этого человека свои планы…
Ангелы утратили счет атакам, удручающе медленно продвигаясь в глубины ада, демоны утратили счет потерям, выгадывая время любой ценой, когда закопченные своды вдруг содрогнулись, и над кровавыми реками и озёрами кипящей серы пронёсся тяжелый вздох. На миг померк даже тот тяжелый призрачный свет, что озарял бесплодные земли преисподней и был бледной тенью настоящего божьего света, заставив Кастиэля замереть в страхе.
В тот же миг демоны торжествующе взревели, потрясая оружием, и… расступились. Больше не было нужды сдерживать ангелов.
Человек не дождался.
У него не хватило сил…
Демоны погасили его свет, и больше не было смысла в битве – сломавшись и сломав первую печать на пути к Апокалипсису, Дин Винчестер утратил для них свою ценность… И, как они полагали, ангелы тоже должны были утратить интерес к затерявшемуся в бескрайней мгле потухшему угольку, в который превратилась душа Избранного.
Но божьи воины получили подтверждение прежнего приказа, и ни один из них не дерзнул усомниться в том, что он должен быть исполнен. Хотя о том, что поиск, возможно, займёт целую вечность, наверняка задумались многие.
Кастиэль уж точно задумался…
Ему уже доводилось спускаться в мрачные чертоги преисподней, но привыкнуть к этому он не мог. Да и кто смог бы?.. Иногда Кастиэль задумывался – а привык ли брат его Люцифер?..
О чём мечтал он когда-то, выстраивая вокруг себя такую извращённую копию жизни земной и небесной?..
Вспоминал ли озёра, с темной холодной водой, сладкой на вкус, проходя мимо блестящих черным жирным блеском прудов, наполненных разогретой смолой и источающих удушливый запах?.. Хотел ли растоптать, изгнать из своей памяти образ роскошного зеленого леса, покрывая долину, где сама почва была прахом и плесенью, нестройными рядами искорёженных, торчащих из земли, словно гнилые зубы пней, безмолвно вопиющих о помощи?..
Огонь… Дым…
Дина Винчестера можно было искать вечность… но найти надо было быстро. Потому что не в послушное орудие превращали дети Люцифера падшего праведника, но посвящали в свои бесчинства и богомерзкие радости и делали равным себе. Называли учеником, а потом и братом…
Обжигающий ветер, несущий разъедающее удушливое зловоние, опалял крылья, а от стона, который, казалось, исходил не от миллиардов терзаемых душ, а от этой проклятой земли, Кастиэль не смог бы скрыться, даже поднявшись на большую высоту. Это не было больно в том смысле, что мог бы вложить в это понятие ангел. Было больнее от осознания провала и предчувствия провала еще более масштабного. Время убегало, утекало неумолимым песком из чаши песочных часов – часы в горних высях, месяцы на земле, десятилетия в преисподней… и никак не получалось почувствовать в кромешной тьме даже слабого эха - отблеска недавно погасшего света. Раз за разом спускался он вниз, чтобы взглянуть в тёмные глаза новообращенных – и ни одна из тысяч душ не была душой Дина Винчестера…
На исходе десятого года, когда призрачная надежда истаяла до бледного полувздоха, Кастиэль вдруг ощутил присутствие где-то поблизости источника безграничной силы, природу которой ему не удалось определить, и тогда он спустился вниз, ведомый её молчаливым зовом.
Над тёмным лабиринтом пугающих руин ангел обессиленно сложил свои израненные крылья и припал к земле. Полуразрушенные стены кругом сочились кровью, будто были сложены из кусков разорванных тел. Тридцать лет Аластор возводил это лабиринт страдания, пропитывая каждый камень кровью того, кто, как догадывался Кастиэль, был избран, если не для того, чтобы стать самим Спасителем, то как вессель для одного из его старших братьев... А теперь сломленный человек Дин Винчестер вносил в строительство черного замка свою скорбную лепту…
Его внутренняя сила звала и плакала – запертая, отринутая, ибо Избранный не считал себя больше достойным её, но Кастиэль по-прежнему не мог ясно прочесть ни её изначального предназначения, ни того, что питало этот источник мощи, и был ли он всё еще достаточно чистым.
Оставаясь незримым, Кастиэль двинулся на плач – туда, где среди развалин метались огненные отсветы и гигантские тени, где звучал, повторяемый эхом глубокий голос, исполненный не угрозы, но боли и безграничной ярости.
- … из-за твоей трусости и желания заграбастать власть над никчемным куском земли и отомстить за свои сопливые обиды ты допустил гибель сорока восьми человек, среди которых было девять детей и твой собственный отец! – гремел голос. – Ты помнишь имена этих детей?..
Укутанный тьмой грешник лишь жалобно всхлипнул, уже зная, что бесполезно молить о пощаде.
Высокая широкоплечая фигура шагнула к жаровне, притулившейся в ближайшем ко входу углу, и багровые всполохи пламени осветили усталое лицо палача, не показавшееся Кастиэлю ни жестоким, ни отталкивающим.
Напротив – для человека, уже сделавшего свой роковой шаг и стремительно летящего в бездну, Дин Винчестер был удивительно красив. Ад даже за десять лет не смог исказить его черты, хотя Кастиэль знал примеры, когда преисподняя за считанные недели разъедала облик, превращая вполне приятную человеческую наружность в чудовищную маску демона…
Стремясь понять, не иллюзия ли это, Кастиэль приблизился к Дину настолько, что мог бы ощутить на своем лице его дыхание… если бы покинувшей тело душе была нужда наполнять бесплотные лёгкие воздухом ада, непригодным ни для чего живого.
Дин не мог ни услышать, ни почувствовать присутствия божьего посланника, тем не менее, внезапно он вздрогнул и вскинул глаза - чистые, ярко-зелёные, тронутые лишь болью, усталостью и безграничной тоской - без тени адской черноты.

Несколько пронизывающих секунд эти удивительные глаза смотрели прямо на Кастиэля, и пораженно замершему ангелу казалось, что человек его видит, что глаза эти ему знакомы… но взгляд Дина быстро потух, оставив ему лишь недоумение – что это было?..
Дин покачал головой, хмыкнул, словно удивляясь сам себе, и снова склонился над жаровней, в которой наливались багровым светом толстые железные прутья.
- Ты помнишь их имена? – громко повторил он. – Нет? Так я напомню их тебе. Я буду выжигать их на твоей шкуре одно за другим, каждый день этой ёбаной вечности, чтобы ты повторял их снова и снова...
Возле жаровни лежали огромные щипцы, покрытые бурыми пятнами запекшейся крови и рыжими хлопьями ржавчины, было видно, что используют их давно и гораздо более изощрёнными способами, чем в качестве подручного инструмента при кузнечных работах, но Дин ногой отшвырнул их в сторону.
Жутковато-неторопливое спокойствие, с которым человек закатывал рукава рубашки, перечисляя при этом имена людей, задушенных газом по вине вздернутого на дыбе, заставляло Кастиэля разрываться надвое от соблазна унести Избранного отсюда, пока он не приступил к пытке, и одновременно от желания убедиться, что монстр, виновный в массовой гибели любимых творений Отца, не уйдет от возмездия.
- Это тебе за каждую секунду их мучений, - беззвучно шепнули пересохшие губы человека, и у Кастиэля не возникло сомнений в том, что речь идет не только о поскуливающем у палача за спиной душегубе, но остановить Дина он не успел.
Ничем не защищённая ладонь сомкнулась на раскаленном добела куске металла, зашипело, запахло паленым, Дин зажмурился и стиснул зубы, погасив рвущийся из груди крик, на его лбу и шее вздулись от напряжения тугие жгуты вен.
Тогда только Кастиэль увидел, каким количеством шрамов покрыта душа Избранного. Лишь малая часть этих ран была тенью отметин, оставленных на его теле земной жизнью – и в ту секунду ангел понял, ЧТО удерживало человека от окончательного разрушения. Никто, нигде и никогда не смог бы возложить на кого-либо вины большей, чем Дин Винчестер возложил на себя сам, наказывая себя каждое мгновение во сто крат более безжалостно, чем это делали бы все силы ада и всё воинство небесное. Он воздвиг себе тюрьму из покаяния и безграничного ослепляющего неверия в то, что его грехи заслуживают прощения.
Только вот то, что не давало демонам полностью завладеть душой Дина, мешало сейчас и Кастиэлю. Человек не молился о спасении, и не только потому, что не верил, что оно возможно.
Дин Винчестер не желал быть спасённым.
Ангел еще несколько секунд смотрел на склонённую голову, на выступившие на висках капельки, на прикушенную губу и дрожащие ресницы - душа человека все еще помнила, как на боль реагировало тело, помнила и не хотела забывать – а он смотрел и растворялся в головокружительном ощущении, что стал свидетелем чего-то важного… Того, что может определить всё, что произойдет в грядущем, и не только с этим человеком и с ним самим. И это пугало и завораживало.
Кастиэль всегда был уверен, что в падении не может быть ни величия, ни красоты, а в утрате душевной чистоты видел смерть всяческой надежды на возрождение, и вдруг, совершенно для себя неожиданно, узрел здесь, в удушливом мраке преисподней истинную силу и глубину. И как бы сильно это его ни шокировало - вовсе не в божественном начале, даже если оно и в самом деле спало внутри Избранного, а в человечности - оборотной стороне пороков и слабостей.
Он понял это, просто взглянув в глаза Дина Винчестера...
…те, что сейчас с каким-то мрачным удовлетворением взирали на багрово-пузырящуюся массу, в которую превратилась его собственная ладонь.
Прикипевший к коже прут был безжалостно отодран и снова отправлен в жаровню, Дин обнаружил намерение взять новый, и Кастиэль торопливо, но, насколько это было возможно, невесомо, коснулся человеческого разума – чрезвычайно хаотичного и пылающего эмоциями. Он желал всего лишь успокоить человека, чтобы потом легко, без нажима, позвать за собой, и был теперь абсолютно уверен, что человек способен услышать его истинный голос. Потому что несмотря ни на какие странности, Кастиэль теперь не просто собирался выполнить приказ, не просто чувствовал, что должен это сделать – он знал, что этому человеку здесь не место.
Но даже легкий шёпот ангела, пронесшийся под разрушающимися сводами лабиринта, заставил Дина задрожать и отпрянуть, тревожно озираясь, и Кастиэль готов был согрешить, поклявшись именем Отца – надежды в его взгляде не прибавилось. Мало того – ангел ощутил сопротивление достаточно сильное, чтобы заставить его усомниться в том, справится ли он с этой задачей.
Вырвать душу из цепких объятий ада и вложить её в предварительно восстановленный сосуд – дело, требующее чрезвычайных сил, и до сих пор подобное совершали лишь братья, многократно превосходившие Кастиэля мощью. К тому же, при содействии это было сделать намного легче, а доселе Кастиэлю не приходилось слышать о том, чтобы кто-то из спасённых всем своим существом не стремился вырваться из преисподней…
Можно было попытаться поговорить, переубедить – но на это нужно было время, а две основные характеристики Избранного, которые были выданы в формулировке задания, гласили – человек упрям и недоверчив. Даже при условии, что на уговоры вернуться на свет Божий потребовалось бы куда меньше тридцати лет, это, к сожалению, был неподходящий вариант, как ни претила ангелу мысль о принуждении.
Он с ужасом напомнил себе, что всё время его восторженного созерцания и анализа его братья продолжали бесплодные поиски, и когда Дин, видимо, почувствовав повисшее в воздухе грозовое напряжение, стал отступать, в гневе выкрикивая имя Аластора, на чей счёт, очевидно, отнес происходящее, Кастиэль, уже не раздумывая о том, сумеет ли, бросился вперед и коснулся плеча человека, мгновенной огненной вспышкой ослепив его и оплавив пропитанные скверной камни.
Крылья словно налились свинцовой тяжестью, поднявшийся откуда ни возьмись ветер вместо того, чтобы помочь взмыть вверх, словно придавливал к земле, душа человека, в первый момент оцепеневшая от боли, рвалась назад, а внизу уже расстилалась пышущая огнём зловонная бездна.
Уже понимая, что сил не хватит, Кастиэль в последней отчаянной надежде на чудо, привычно выдохнул: «Отец, помоги!» и, ощутив от этих слов окутывающее его ласковым теплом чувство безграничной любви, сопричастности, принадлежности к великой общности, попытался разделить это тепло с человеком, надеясь, что это пробудит в нём мысли о тех, кого он любил, и о тех, кому он нужен…
И отклик пришёл неожиданно быстро – мимолётным видением темноволосого малыша, впервые топающего по скрипучим половицам, уцепившись за надёжную руку старшего брата, добродушной улыбкой пожилого мужчины в потертой кепке, отблеском огней автомобиля… а потом неожиданным приливом сил, и ощущением прохлады в обожженной прикосновением к грешной душе ладони.

Что-то умерло, что-то возродилось в огне и дыме преисподней.

Только опалённый осенью ясень как прежде пламенеет где-то там, в розоватой рассветной дымке. До полнолуния еще не одна неделя, и Дин никого не ждёт.
Или… если быть честным - старается не ждать, не пуская к себе сон и убеждая себя в том, что на самом деле ему просто не спится.
Чёрным пятном на прикроватном столике темнеют прямоугольные очертания Библии, в которой непослушной рукой на полях он упрямо день за днём, ночь за ночью чертит неровные строки своего прошлого и настоящего – этой жизни, этой смерти. Этого затянувшегося ожидания новой главы, потому что последняя в итоге превратилась в бесконечную агонию сожалений и одиночества.
«Я не достоин спасения, но этот мир достоин», - снова и снова повторяет себе Дин, надеясь, что однажды слова обретут плоть настоящей веры в то, что его жизнь не просто мучительная однообразная череда смертей и возрождений, не просто механизм саморегуляции большой сложной системы мироздания, который сейчас сам даёт сбой…
- Между ТЕМ разом и ЭТИМ такая же разница, как между "воскрес" и "остался жив", - мягко говорит знакомый голос за спиной, и Дин, вдруг ощутивший, что не дышит, понимает, что впервые в жизни сумел не обернуться на шелест крыльев.
- Кас… - устало шепчет Дин, пытаясь сесть, пытаясь в который раз всмотреться и понять – что не так в этом сне, натолкнуться на подсказку, неточность, неправильность – не тот оттенок глаз, не тот наклон головы, не та интонация… Что угодно. Не потому, что боится, что кто-то другой обманывает его - больше некому… Пока некому.
Только обманывать себя самого легко и приятно… но он не будет этого делать.
- Прости себя, Дин, - тихо говорит Кастиэль, обходя его кровать, приближаясь, так, что Дин ощущает тот самый, присущий Касу запах озона, и твердо, причиняя боль, сжимает его руку, замершую на кнопке вызова медсестры. – Позволь себе излечиться. Твоё бессмертие – есть спасение мира… но ты должен понять… твоя сила – в твоей слабости. В том, что ты человек… которому дано не только бороться и умирать за людей. Но и просто жить… и прощать… Подниматься после падения. Я люблю тебя именно за это.
Кнопка светится под ладонью Дина принятым сигналом, но это уже не имеет значения.
Медсестра, разбуженная неурочным вызовом и замешкавшаяся из-за поиска ключей от шкафа с наркотиками и антидепрессантами, готова и к тому, что Дин процедит сквозь зубы что-то нелестное о её неторопливости, и к тому, что он, как обычно безучастно взглянет на неё и молча укажет на капельницу… но только не к тому, что видит на самом деле…
Комната залита нежным золотистым светом, хотя она точно знает, что за окнами обычный хмуро-облачный октябрьский рассвет.
На краю кровати Дина сидит человек в потрепанном бежевом плаще и с пронзительно синим взглядом, в котором плещется счастье… хотя она точно знает, что главная дверь закрыта, заперты ворота, и мимо охранника внизу в вестибюле и мимо неё самой никто не мог пройти незамеченным.
Дин смеётся сквозь слёзы, принимая этого человека в объятия, гладит его по спине, крепко стискивая, сминая плотную бежевую ткань, хотя она знает, что руки Дина недостаточно для этого сильны и подвижны, и что он никогда не проявляет таких бурных эмоций – даже с братом, даже с крошкой-племянницей…
После этого все кажется сном, и уже не удивляет, что Дин, чуть отстранившись, но не отпуская синеглазого, шепчет: «Ох, Кас, где же ты был так долго?», а тот, застенчиво и ласково улыбаясь, еле слышно отзывается: «В раю для ангелов. Но что мне там – без тебя?.. Не веселее, чем тебе здесь… Пойдём отсюда.»
Сама собой распахивается оконная рама, впуская в комнату терпкую зябкую свежесть утра, и Человек… нет, Спаситель и Его Ангел согласно кивают друг другу.
Спаситель?
Ангел?
Синеглазый оглядывается через плечо, и его теплый взгляд касается замершей в дверях фигуры.
- Иди спать… - тихо говорит он. – Я о нём позабочусь.
И женщине ничего не остается, как шагнуть назад, унося с собой неземную любовь и спокойствие, и немного холодящую мысль о том, что утром она, скорее всего, найдёт в палате Дина Винчестера только уже остывшее тело… но где-то в глубине души, там, где живёт вера, она знает, что комната будет пустой, и только ветер будет чуть колыхать тонкие белые занавеси, легкие, как ангельские крылья.

Золотой свет озарил границу между сном и явью.
Огонь погас…
И даже дым оставил после себя лишь легкое горьковатое послевкусие.

ВСЁ

Так пронзительно, спасибо, мне сложно выразить словами, но мне очень понравилось, правда "грустная сказка"

ana-va Да, так и подразумевалось... но они оба живы и ушли вместе. Всё будет хорошо))))

спасибо, все что могу сказать

Мда. Шикарный конец. Огромное спасибо.

концовка очень пронзительная - за нее спасибо.

Derek Winslow , ещё где-то с неделю назад прочитала твои фики, была в полном восхищении, но ни один не удосужилась откомментить... Исправляю сей огрех)
Очень сильно написано... Настолько прочувствованно, что не хватает слов. Настолько точно подобраны все образы, как будто видел это вживую. Особенно полюбился приём, не знаю как бы его назвать...короткие пронзительные фразы в каком-нибудь остром моменте.
Ангелы утратили счет атакам, удручающе медленно продвигаясь в глубины ада, демоны утратили счет потерям, выгадывая время любой ценой, когда закопченные своды вдруг содрогнулись, и над кровавыми реками и озёрами кипящей серы пронёсся тяжелый вздох. На миг померк даже тот тяжелый призрачный свет, что озарял бесплодные земли преисподней и был бледной тенью настоящего божьего света, заставив Кастиэля замереть в страхе.
В тот же миг демоны торжествующе взревели, потрясая оружием, и… расступились. Больше не было нужды сдерживать ангелов.
Человек не дождался.
У него не хватило сил…
...
Тогда только Кастиэль увидел, каким количеством шрамов покрыта душа Избранного. Лишь малая часть этих ран была тенью отметин, оставленных на его теле земной жизнью – и в ту секунду ангел понял, ЧТО удерживало человека от окончательного разрушения. Никто, нигде и никогда не смог бы возложить на кого-либо вины большей, чем Дин Винчестер возложил на себя сам, наказывая себя каждое мгновение во сто крат более безжалостно, чем это делали бы все силы ада и всё воинство небесное. Он воздвиг себе тюрьму из покаяния и безграничного ослепляющего неверия в то, что его грехи заслуживают прощения.
Только вот то, что не давало демонам полностью завладеть душой Дина, мешало сейчас и Кастиэлю. Человек не молился о спасении, и не только потому, что не верил, что оно возможно.
Дин Винчестер не желал быть спасённым.
...
Кастиэль всегда был уверен, что в падении не может быть ни величия, ни красоты, а в утрате душевной чистоты видел смерть всяческой надежды на возрождение, и вдруг, совершенно для себя неожиданно, узрел здесь, в удушливом мраке преисподней истинную силу и глубину. И как бы сильно это его ни шокировало - вовсе не в божественном начале, даже если оно и в самом деле спало внутри Избранного, а в человечности - оборотной стороне пороков и слабостей.
Он понял это, просто взглянув в глаза Дина Винчестера...

*от восторга "в груди дыханье спёрло"*

Концовка поистине шикарна.
они оба живы и ушли вместе. Всё будет хорошо, так-то оно так... но почему-то очень-очень грустно
В общем, я под громадным впечатлением. Спасибо за этот фик! (да и за другие тоже))

Нереально потрясающий фик. Каждое предложение, каждое слово. Я представляю, как ты писала его, вернее выстрадала.
Спасибо, что поделилась им с нами

В тот же миг демоны торжествующе взревели, потрясая оружием, и… расступились. Больше не было нужды сдерживать ангелов.
Человек не дождался.
У него не хватило сил…


Блин... описание Ада - это просто охрененно. Прям читаешь - и видишь все это, ярко, как картинку. Нереально здорово.

Никто, нигде и никогда не смог бы возложить на кого-либо вины большей, чем Дин Винчестер возложил на себя сам, наказывая себя каждое мгновение во сто крат более безжалостно, чем это делали бы все силы ада и всё воинство небесное

Канон

Концовка просто вынесла. Потрясающе. У меня даже слов нет - только слезы восхищения. Спасибо за это чудо.

tegra100 простого спасибо порой вполне достаточно, чтобы автору было приятно)))))))) Спасибо!

Lalayt Мда. Рада, что вы все-таки пришли дочитать и вроде, даже остались довольны, нет?..)))

.molnija. Благодарю.

IrShin Такие точные слова - работа действительно была нелегкой... и еще труднее было наконец её закончить, расстаться) Спасибо!

Semantic
Ой, так много цитирования, что я даже слегка испугалась)))))))) Благодарю)

Кастиэль няшечка с голубыми щенячьими глазками
Рада что тебе понравилось! Над адской частью страдала очень долго - хотелось, чтобы и картинка просматривалась, и язык был немного таким... не сказать, выспренным, но чтобы было видно, что это Кас, еще не знакомый с лексиконом Дина)))

Никто, нигде и никогда не смог бы возложить на кого-либо вины большей, чем Дин Винчестер возложил на себя сам, наказывая себя каждое мгновение во сто крат более безжалостно, чем это делали бы все силы ада и всё воинство небесное

Канон
Это я написала до того, как почти эту же самую фразу в серии самоуверенно забубенил Сэм... И услышав это, я рвала и метала, словно он у меня и у Дина что-то украл... Что, блин, он вообще знает о чувстве вины и самобичевании?... По сравнению со старшим братом - НИЧЕГО!..

СПАСИБО!

Derek Winslow Над адской частью страдала очень долго - хотелось, чтобы и картинка просматривалась, и язык был немного таким... не сказать, выспренным, но чтобы было видно, что это Кас, еще не знакомый с лексиконом Дина)))
видно, еще как видно, я даже образа Джимми здесь не смогла представить - только Каса, яркий, светлый силуэт с крыльями

Что, блин, он вообще знает о чувстве вины и самобичевании?... По сравнению со старшим братом - НИЧЕГО!..
да уж

Пока я грела свою тушку на солнышке ты занончила свою сказку... Она получилась и правда грустной, но невероятно красивой. Всё, что вызвало у меня неприятные и\или противоречивые эмоции - ты и сама знаешь.... Так что, остановлюсь лишь на исключительно приятном и непротиворечивом. Я думала, что моё восхищение твоим писательским даром увеличиться уже не способно.. как же я, всё-таки, ошибалась - этим текстом ты в очередной раз доказала мне, что я могу испытывать настоящий читательский восторг, когда каждое новое слово глотается с открытым ртом и замиранием сердца - твой язык совершенен, изобразительные средства точны, словно скальпеть нейрохирурга, а характеры настолько объёмны, что сразу впрыгивают в сознание, минуя пустое ненужное воображение. Тяжелая, почти барочная картина безнадежного ужаса и тоски гибели этого мира в одночасье сменяется осенней грустью послевкусия битвы - сколько же сухой, тонкой лирики в этой яркой осени! Казалось бы - такая тривиальная метафора усталости... но только не в твоём исполнении. Вспомнила свою собственную осень.. ту из стихотварени председателя Мао - образ, который я использовала в Истории.... вспомнила и забыла, утонув, запутавшись в твоей осени.. в отчаянном непрощении Дина. Что такое искупление Искупителя? Кто может спасти Спасителя кроме него самого? И что есть путь души, отягащённой ТАКИМ грузом? Я не думаю, что возможно действительно дать однозначные окончательные ответы на эти вопросы, но твой фик - это блестящее размышление на тему.. и в тоже время просто потрясающий пример умения и желания писать так, чтобы текст оставлял богатое, трудное послевкусие ожидания....

Derek Winslow Да, мне очень понравилось. Даже несмотря на то, что сейчас Динокас не сильно входит в сферу моих интересов.

Lalayt рада, что понравилось вне зависимости от сферы интересов)

Вау, просто вау, я не знаю что сказать написать. это безумно грустно, я знаю, что там на небесах они будут вместе и все такое, но...я рыдала, я реально рыдала это просто...нет слов, могу сказать точно, что этот фанфик мне запал в душу. Очень красиво и грустно...очень.
*ушла плакать*
Derek Winslow

[~Юлия~] плакать не надо))) Они будут вместе и в раю) Лет через.... не знаю сколько. А пока им и на земле будет весело) Они оба заслужили)

Они оба заслужили)

весь вечер читала... вновь пречитывала... это чудесно! спасибо за то, что это есть и за то, что автор показал это....

Rosalie Cullen, спасибо огромное!

просто гениальное произведение!
считай, ориджинал уже =) нечего, если на "ты"?

нашла в себе силы откомментировать только на следующий день после прочтения.. и то, не нашла подходящих слов..

и уж если искать подтекст... интересно, что у Дина глаза зеленые и лет ему как раз 33 получилось (если я правильно прикинула.. так?)

спасибо СпАсиБо СПАСИБО

Derek Winslow , нет слов, просто голые эмоции, спасибо! Так пронзительно остро.... а последняя сцена напомнила лунную дорогу из Мастера, по которой ушли Пилат и Иешуа... СПАСИБО!

radostn@ спасибо... у меня до сих пор нет текста любимее, и каждый коммент наполняет меня счастьем.
Про лунную дорогу мне уже говорили... на самом деле, это вышло случайно, но видимо, ощущения от ухода героев были настолько созвучны - вот такая светлая печаль, что получилось так вот...

ну я тоже присоединюсь к хору и скажу, что это великолепно. я читала этот фик и вспоминала сериал, особенно финал пятого сезона, и много чего еще... после мозговыносящего финала 6 сезона это произведение, повесть как бальзам на мою душу. это прекрасно!